Cœṽėni Dueniovlėdhi (часть 2)

Я старался быть чаще человеком, нежели лисом. Я думал, что если я буду почаще у людей на виду, они смогут относиться ко мне более доброжелательно. Прав был я лишь отчасти. Некоторые и впрямь смягчили свои сердца, но иные ещё больше загорелись странной, ничем не подкреплённой ненавистью. Наверное, я бы мог их понять, будь я на их месте.

Превращаясь же, я старался держаться подальше от дома. Не только затем, чтобы не заметили меня в этот самый миг обращения, но и вовсе чтобы не застрелили с испугу. Чем больше становилось человеческое тело моё, тем грознее выглядел и звериный облик.

Ибо мне кажется, что в природе есть такой закон: ничто никуда не девается бесследно и нечто не возникает из ничего. Конь питается травой и сеном, а из его навоза берут силу плодовые деревья. Младенец, вырастая в чреве у матери, питается соками её тела — но зачастую и сего ему не хватает, и взамен на рождение своё он отбирает жизнь у родившей. Обычный лис невелик, и чтобы стать им, что должно произойти? Разве что куски моей плоти отпали бы вовсе, а лишняя кровь смешалось с землёй — а как тогда вернуть их обратно потом? Рыжий зверь размером с крупного волка мог напугать любого, потому я и старался не попадаться на глаза.

---

Её звали Гвэннэда^[1]gwenneðọ, из прабетского *windiyā, от *windos «белый». Ср. современное ботийское имя Gwynedd, дуатское Gwenez., и когда я увидел её впервые, моё сердце словно окаменело. Будто зачарованный, я смотрел, как она расчёсывала свои волосы, сидя на берегу реки. Её чёрные косы горели багряным огнём в лучах заходящего солнца, и в этом блеске навек поселилось моё дыхание. Когда она обернулась, я онемел — очи её отражали синеву небес.

Она знала, кто я такой, но не побоялась заговорить со мной первой. В тот день мы просидели на шершавом песке до самой ночи. У меня не осталось воспоминаний, о чём мы говорили — помню лишь её звонкий смех и тёплый весенний ветер.

С тех пор мы встречались не раз. Она не испытывала ко мне неприязни или отвращения, будто я был таким же человеком, как все остальные. Но она не выказывала и жалости или сочувствия, и благодаря этому я смог наконец ощутить себя своим.

Настал день, когда я решился. Не помню, чтобы испытывал когда-либо до этого времени такого ужаса и дрожи в коленях. Я предложил ей свою любовь. Она же, поникнув головой, сперва заплакала — а потом тихонько засмеялась сквозь слёзы.

— О, горе мне, — еле слышно прошептала она. — Я всем сердцем тебя люблю, но не могу пока быть с тобой!

Я будто оглох. Ей пришлось повторить ещё два раза, чтобы до меня наконец дошло.

Она любила другую.

Тогда рассмеялся и я, поняв, как Боги зло подшутили надо мной и над всем моим родом. Полюбив наконец деву, я получил то, что прочие девы получали ранее от меня и от прочих мужей моего племени.

Но затем она взяла меня за руку и твёрдо посмотрела в глаза.

— Пройдут годы, и меня начнут звать замуж, — сказала она. — Ты будешь ждать меня?

Осталось ещё совсем немного, сердце моё. Гвэннэда! Я жду.