из всех краёв земли
Это как бы я. Но меня здесь нет. В общем, методом проб и ошибок выяснилось, что я могу снимать видео хотя бы из дома, где я живу, и хотя бы из комнаты, в которой обитаю. Но только пока в кадр не попадают куски меня — иначе оно портится, как те фотографии раньше.
Ах, да, на фоне один друг-дверг с кем-то там ругается. Не обращайте внимания, это его обычный режим.
[1]стандартная транскрипция köβ̃ėni dünjoβlėði, «воспоминания волколака»;
Когда я обрастаю шерстью, мои чувства меняются.
Мои глаза видят иначе.
Мои уши слышат тихий ветер.
Запахи окружают меня и укутывают.
Мысли истончаются и опадают, слабыми отзвуками отдаваясь в голове.
Мне было не больше десяти, когда я превратился в первый раз. Воспоминаний о том случае… ничтожно мало. Не думаю, впрочем, что тогда это особо отличалось. Я попробую объяснить.
Человек вопит и скулит от боли, стоит лишь сломать ему палец. Что стоит сказать о тех страданиях, которые испытывает волколак? За ничтожные мгновения его тело искажается; руки и ноги меняют свои очертания, кости ломаются и соединяются вновь столько раз, сколько я и не смогу сосчитать. Этот жуткий хруст я слышу каждый раз.
Но Боги, зная о слабости живой плоти, поступили мудро. Чтобы боль не свела тебя с ума, они поселили в твоём сердце восторг — кипящий огонь, в сиянии которого любой другой светоч меркнет. Страдания и радость смешиваются в твоей груди, и приносят неожиданное равновесие, чистоту и ясность рассудка.
Его отсутствие.
В моём племени меня называют Брюнвэнном[2]в оригинале brünwɨnnoʰ «белогрудый», от прабет. *brusū, brusn- «грудь», *windos «белый».. За его пределами мало кто знает, откуда взялось это имя.
В своём роду я первый такой за несколько поколений. Говорят, прапрадед мой тоже мог оборачиваться лисом, но вряд ли кто уже сможет это проверить. Не так уж много лет прошло, но то, что раньше считалось благословением, стало проклятием. Я очень хорошо помню недоверчивые, полные недоумения взгляды, от которых хотелось спрятать голову подальше в плечи.
Когда мне было мало лет, я часто убегал в леса. Сперва я бродил там один, а после нашёл и похожих на меня. Вернее, совсем непохожих.
Роднило нас только то, что мы все обладали человеческим умом, скрытым под толстым слоем меха. Но если я принял свою особенность как нечто неизбежное, простую, хоть и странную часть меня, то остальные сделали самих себя идолами. Они так кичились своим звериным обликом, что неизбежно начинало казаться, будто бы это всё, что у них есть — всё, что у них осталось. Как оказалось, я был почти прав.
Но я и благодарен им. Они помогли мне перестать бояться. Они научили меня многим вещам: как отделять человеческий разум от звериных стремлений; как правильно идти по следу и слышать звуки. Но важнее всего то, что даже Боги не смогли превзойти тех сил, которые они дали человеку. Каждое новое превращение притупляет чувства: сперва почти неощутимо, но затем всё более явственно. Будь человеком — или зверем — как можно дольше, чтобы, желая ощутить снова первоначальный восторг, не разрушить своё тело бесконечными обращениями и не впасть в безумие.
Короче, дела у нас такие:
Судя по всему, это средний этап прадигиттского, когда лениция уже прошла, гласные почти полностью оформились, но падежи ещё не отпали, и глагольные парадигмы не выровнялись. В стандартной транскрипции это записывается вот так:
pan koxwennu ammdüβ̃iβ̃ọn blewi, newidjontor men skjantọʰ. pėlönt men lugadʉ araljon. clühint men klʉsti awelọn didawhọn. ammgɨlxọnt arɣʷoglehọ me a ammɣworxʉðjọnt.
«Когда я обрастаю шерстью, мои чувства меняются. Мои глаза видят иначе. Мои уши слышат тихий ветер. Запахи окружают меня и укутывают».
Из того, что мы можем пока понять, это записки какого-то бета-волколака родом с Дигитании. Мы отдали их очередным специалистам на расшифровку и перевод.
Мы успешно переехали чуть меньше, чем за сутки. Спать хочется просто невыносимо, потому расскажем завтра всё где-то утроднём, а пока вот вам для затравки фоточка текста, который я только что переписал. Выглядит как инсулярный унциал с небольшими модификациями — но! — язык совершенно неожиданный. Подумайте пока, а я на боковую.
Экстренное сообщение: весь наш лагерь немного переезжает. Всё произошло очень внезапно; возможно, не будем некоторое время выходить на связь. Расскажем в подробностях как только сможем!
Смотрите, а это Андрей. Он очень ругается на причёску — и немудрено, в жизни-то у него совсем не такая — но мне кажется, так ему идёт намного больше.
У нас две новости.
Во-первых, мы поставили шапку.
Во-вторых, мы временно переквалифицируемся в кулинарный паблик. Нашли рецепт, снова на праречанском, и снова альвским вертикальным письмом. Выглядит он примерно так: «возьми большой кусок свинины, сделай приправу из олея из оливок, чабреца да перцу, …», что как бы не особо полезно, потому мы предлагаем вам свой вариант.
На 0,5 кило свинины:
— две ложки мёда
— три столовые ложки вина
— одна столовая ложка оливкового олея
— чёрный перец
— тимьян
— розмарин
— базилик
— мята
Наливаем в миску столовую ложку олея, добавляем тимьян, розмарин, перец, базилик и мяту, тщательно перемешиваем. Ставим на слабый огонь, вливаем вино и, помешивая, кладём мёд. Когда смесь станет однородной, снимаем с огня и даём ей немного остыть. Хорошенько моем мясо, маринуем в получившемся соусе, а затем ещё и со всех сторон солим крупной солью. Оставляем его на пару-тройку часов в холодильнике.
Разогреваем духовку до 190 градусов, кладём мясо в рукав для запекания — и в духовку. Запекаем час, вынимаем и готово — вы великолепны.
P. S. Рецепт подписан по-эллински как ΚΡΕΟΚΑΚΚΑΒΟΣ — так-то это вполне реальное и современное блюдо со схожим рецептом. Вот и подтверждение, что мясо с мёдом никогда не устаревает.
Вот и финиш!
На рассвете седьмого дня пришли две сестры на Лонндуйан, и встречали их все Высшие.
«Смотрите на озеро, как безмолвно и глубоко оно, — молвила Илидас. — Взгляните на солнце, как ярко и далёко оно. И как светлым жемчугом блестит роса на травах. Соберите же воду озера, росу трав и солнечные лучи, и сделайте зелье из них, испив которого, позабудет душа все свои тревоги — и упокоится».
Собрала Гватаэрим с трав сладко пахнущую росу и подошла к озеру, намереваясь зачерпнуть воды — но сколько ни пробовала она, мелело озеро и убегало из её рук, а после вновь наполнялось водою. Тогда взяла она нить свою и перебросила её с одного берега на другой, а сама пошла по ней к самой середине водной глади и зачерпнула оттуда воды, и в сей раз она не ускользнула от неё.
Глянула она на небо и добросила нить аж до самого солнца, а сама встала на неё и пошла вверх. Так шла она, собирая солнечные лучи, и вдруг словно всплеск огня родился перед нею, и узрела она Афадара, вышедшего из пламени.
«Хорошо ты трудишься, дочь моя, — молвил он ей. — Но скажи мне, почему не пришла к нам сегодня твоя сестра?»
Качнула недовольно альва головой, но страх обвил её сердце.
«Разве сторож я сестре своей?[1]вы тоже это видите, да? СЛИШКОМ уж похоже для простого совпадения, да ещё и второй раз подряд. Очень странно;» — спросила она.
Ничего не ответил Афадар и просто исчез, но слишком долго касалась нить солнца и вспыхнула от его жара, и разбилась бы Гватаэрим оземь, но подхватила ладья её и мягко опустила на землю.
Собрала Лейдаханн с трав светло-жемчужную росу и протянула руку ввысь, намереваясь ухватиться за солнечный луч, но всякий раз закрывалось солнце облаками и ускользало из её рук. Тогда встала она в свою ладью и полетела ввысь, поверх облаков, и набрала свет солнца в руки свои, и в сей раз не ускользнуло оно от неё.
Глянула она на озеро, встала в ладью и поплыла по тёмно-синей глади. Так плыла она и набирала воду из озера, и вдруг распустились пред нею белые водяные цветы, и узрела она Игренну, вышедшую из них.
«Хорошо ты трудишься, дочь моя, — молвила она ей. — Но скажи мне, почему не пришла к нам сегодня твоя сестра?»
Поморщилась альва недовольно, но страх обвил её мысли.
«Разве сторож я сестре своей?[2]вы тоже это видите, да? СЛИШКОМ уж похоже для простого совпадения, да ещё и второй раз подряд. Очень странно;» — спросила она.
Ничего не ответила Игренна и просто исчезла, но дала ладья течь и начала набираться водой, и утонула бы Лейдаханн, но зацепилась она нитью за берег и выбралась по ней.
Сделали зелье сёстры, но не стали хвалиться перед Высшими, а просто молча подали им его. Испробовали они все по глотку, а после отдали сёстрам назад.
«Попробуйте же сами то, что приготовили», — молвила Илидас, и хоть и спокойна была она, не стали сёстры спорить с нею.
Попробовала своё зелье Гватаэрим, и попробовала своё зелье Лейдаханн, но горчило оно невыносимо, и не смогла сделать глотка ни та, ни другая, а просто сплюнули на землю.
«Кровь сестры вашей на руках ваших», — молвил Агарад, и небо заволокло тучами, и раздался удар грома.
«Потому и горчит оно — это вкус зла», — молвила Илидас, и словно разверзлись небеса, и упали на землю первые капли дождя.
«Убийцы», — молвил Авету, и подул ветер дикой бурею прямо им в лица.
«Голос сестры вашей взывает к нам от земли, стонет она, впитав горькое варево, так будете же вы прокляты этой землёю, и изгнаны вон! Будете вы скитаться вдали от вашего народа, и не сможете вы завершить ни единого творения, что начали, ибо потеряете ясность рассудка и забудете, кем вы были. И проклят будет ваш народ весь вместе с вами за тщеславие своё и гордость, и будут тянуться бесконечно ваши годы, будут опадать, как осенние листья, и в полной мере ощутите вы, что есть смерть и что есть перемены, пока не увянете, не угаснете, погребённые под тяжестью лет[3]вот это тот самый кусок, который в современных версиях нигде не не встретишь;. Ступайте же прочь!»
И бежали Гватаэрим и Лейдаханн, посрамлённые и плачущие, прочь с земель альвов, и никогда более там не появлялись.
А Высшие же пришли к Карнах Афрасу[4]забыли указать в предыдущей части: Carnach Aphras, «Светло-серый Холм»., и коснулся губами Авету плачущей земли, и восстала из праха своего Сеангорах, прекрасная, как прежде, но печальны были глаза её, и не проронила она ни слова. Облачили Высшие её в белое платье, и подошёл к ней первым Агарад.
«Плела, ткала ты нить из тумана да ветра, но зачем она тебе, раз очи твои сияют подобно ярчайшему светочу?» — и пал он пред ней на колени, и поцеловал землю у её ног.
Подошла к ней второй Илидас.
«Из дыхания гор и сияния месяца строила ты ладью, но зачем она тебе, раз руки твои — белоснежные крылья?» — и пала она пред ней на колени, и поцеловала землю у её ног.
Подошёл к ней последним Авету.
«Не смогла приготовить ты зелье из росы, воды и лучей солнца, но зачем оно тебе, раз слёзы твои — жемчужины моря?» — и пал он пред ней ниц, и долго лежал, не смея встать.
С тех пор стала Сеангорах провожать умерших в их последний путь, и много листьев опало с того дня. Не раз плакала она над тем, как братья убивают братьев, как настигает живущих безвременная кончина, и состарило горе её, и растеряла она всю свою красоту. Волосы её покрыла седина, морщины избороздили её лицо, а сама она согнулась от тяжести своего бремени. Лишь только руки её, обагрённые её кровью, не старели, и оставались такими же белоснежными и хрупкими, как много веков назад.
Привет-привет, а вот и вторая часть подъехала.
***
Пришли трое дев на Сэлеа-ой-Рамар на закате пятого дня, и встречали их все Высшие.
«Прислушайтесь и услышьте безмолвное дыхание гор, — сказал Агарад, — увидьте месяц, сияющий в холодном небе. Пусть же каждая из вас построит из месячного света ладью и вдохнёт в неё дыхание гор, чтобы унесла она душу вдаль в небо и не утонула в беззвёздной мгле».
Обтачивала Гватаэрим свет месяца, изгибала руками, придавала ему очертания — и вот, уже были видны изгибы ладьи. Но слишком легка была она, и уносил её любой порыв ветра; слишком хрупка была она и легко могла рассыпаться в прах. Тогда вобрала в себя Гватаэрим дыхание гор и дыхнула легко на ладью, и воплотилась она в сущность, и зависла в воздухе, подобно яркой звезде.
Вбирала в себя горный воздух Лейдаханн, исторгала из груди своей, и приобретал тот очертания, становился зримым и осязаемым. И готова уже была ладья, но слишком тяжела была она и не могла взлететь, слишком прозрачна была она и не держала даже самой лёгкой ноги. Тогда собрала в горсть Лейдаханн свет месяца и покрыла им ладью, и воплотилась она в сущность, и зависла в воздухе, подобно белому светочу.
Танцевала Сеангорах вместе с месяцем звёздной ночью, молчала вместе с горами, и танец её — пляска побегов бука, а молчание её — молчание горделивых сосен, и выстраивались они вдаль и ввысь, за небо и звёзды.
Настало утро, и сказал им Агарад:
«Покажите же свою работу!»
Вышла первой Лейдаханн и показала всем свою ладью, сложенную словно из белых берёз.
«Смотрите, как мягко плывёт моя ладья, и не выпадет из неё никто!» — поставила она в неё полный кувшин и облетела вокруг горы, и ни капли воды не пролилось из кувшина.
Вышла второй Гватаэрим и показала всем свою ладью, сложенную словно из крепкого дуба.
«Смотрите, как быстра и стремительна моя ладья, никто и не заметит, как проплыла она!» — ступила она в ладью и облетела вокруг горы, и никто так и не понял, когда начала она полёт, а когда закончила.
Вышла третьей Сеангорах и показала всем свою ладью, сложенную словно из серой ольхи.
«Нечем похвалиться мне, господин, — склонила она голову. — Качается моя ладья на волнах облаков и летит намного медленнее вспышки молнии…»
Возгордились её сёстры, и хотел уже Агарад прощаться с ней, но взошло солнце, и осветило ладью, и раздуло её паруса, и поплыла та ввысь, разрезая облака, будто и не было ей никаких преград.
Восхитились Высшие, и улыбнулся Агарад, глядя на Сеангорах. Но оскорбились её сёстры и позавидовали ей.
Вышла тогда Илидас и сказала:
«Все вы трое достойны, но не смогли мы определить лучшего. Придите же на Лонндуйан[1]Lonnduian, «Озёрная Лощина»; через семь дней, и тогда мы решим, кто из вас получит наш дар».
Шли дни, и росла зависть первых двух сестёр к третьей, и однажды сказала Гватаэрим:
«Сколько так будет продолжаться, что сестра наша будет выставлять нас на посмешище?»
«И то правда, — согласилась Лейдаханн. — Из-за неё нас Высшие ни во что не ставят. Надо сделать так, чтобы не пришла она на третье испытание».
Пришли они к сестре своей на исходе пятого дня и сказали ей:
«Близится День молодого вина[2]одно из названий праздника весеннего равноденствия;, и мы хотим сделать подарок тебе, сестра. Жди нас в полночь на Карнах Афрас, и мы придём».
Поверила сёстрам Сеагнорах, ибо доверяла им, и ни словом, ни движением не выказали они своего дурного замысла.
Близилась полночь, и вышли сёстры к Карнах Афрас. Далёким был путь, и раскинулась перед ними широкая степь, как вышли они за селение. Только хотела ступить Гватаэрим на высокую траву, как раздвинулась та, и выполз уж перед нею.
«Зло у ног твоих, — прошипел он. — Влечёт тебя, но поддашься ли? Тьма — не свет, поднимись над нею»[3]очень странный параллелизм, который выглядит как аллюзии на Писание (см. Брш 4:7, «…у дверей грех лежит…»). … Continue reading.
Но скривилась альва, не хуже змея зашипела:
«Не для того создал альвой Единый меня, чтобы слушала я советов гадов ползучих!» — и ногой отбросила старого ужа с дороги, словно падаль какую.
Широкой была степь, и долго шли сёстры. Но вот — закончилась она, и выросли пред ними деревья, ели и буки, липы и клёны. Только хотела ступить Лейдаханн на сухой хворост, как зажглись во тьме два огня, и вышел лис перед нею.
«Зло в руках твоих, — пролаял он. — Влечёт тебя, но поддашься ли? Тьма — не свет, выбрось прочь её»[4]очень странный параллелизм, который выглядит как аллюзии на Писание (см. Брш 4:7, «…у дверей грех лежит…»). … Continue reading.
Но оскалилась альва, не хуже лиса зарычала:
«Не для того рождена альвой я была, чтобы указывали мне рыжие псы!» — подняла камень с земли и запустила в лиса, но промахнулась, а лис скрылся среди деревьев.
Густым был лес, и долго шли сёстры. Но вот — закончился он, и увидели они перед собой горы и холмы, раскинувшиеся вдаль на много поприщ. И только хотели ступить они на каменистые склоны, как раздался свист, и показалась неясыть перед ними.
«Зло в мыслях ваших, — просвистела она. — Влечёт вас, но поддадитесь ли? Тьма — не свет, отриньте её»[5]очень странный параллелизм, который выглядит как аллюзии на Писание (см. Брш 4:7, «…у дверей грех лежит…»). … Continue reading.
Но просто прошли мимо сёстры, и долго ещё их смех гулким звоном отдавался средь холмов.
Так и дошли они до Карнах Афраса, и уже ждала там их Сеангорах, и улыбалась им.
«Вот он, наш подарок тебе, сестрёнка! — схватила Лейдаханн Сеангорах за руки, а Гватаэрим занесла нож над нею, — не будет теперь никого лучше нас!»
Ударила Гватаэрим сестру ножом в самое сердце, и та, охнув, опустилась на колени, прижала ладони к груди, и обагрились они кровью.
«Не должен никто найти её здесь, — сказала Лейдаханн сестре. — Скормим же её тело стервятникам, волкам и змеям, тогда никто и не узнает, как умерла она».
Сняли они плоть с костей Сеангорах, а сами кости разбросали по всему Карнах Афрасу. Пролилась кровь на серые камни, а кости занесло землёй, и мох на камнях с тех пор буро-красный, а каждую осень расцветает на холме белый реалаэс.
«Вороны и грифы, — закричала Гват̣аэрим, — летите же сюда! Не мешкайте, будет вам чем поживиться!»
Умолкла она — и через миг заслонили звёзды тёмные крылья, и слетелись к холмам стервятники да вороны, но не приняли они плоти Сеангорах, а набросились на сестёр, и бежали те прочь, преследуемые хриплым карканьем, до самого леса.
«Волки и медведи, — закричала Лейдаханн, — бегите же сюда! Не мешкайте, будет вам чем поживиться!»
Умолкла она — и через миг послышался хруст ветвей, и сбежались в лес медведи да волки, но не приняли они плоти Сеангорах, а набросились на сестёр, и бежали те прочь, преследуемые грозным рыком, до самой степи.
«Полозы и гадюки, — закричала вновь Гватаэрим, — ползите же сюда! Не мешкайте, будет вам чем поживиться!»
Умолкла она — и через миг послышался шорох травы, и сползлись в степь гадюки да полозы, но не приняли те плоти Сеангорах, а набросились на сестёр, и бежали те прочь, преследуемые злобным шипением, до самого селения.
Сноски
| ↑1 | Lonnduian, «Озёрная Лощина»; |
|---|---|
| ↑2 | одно из названий праздника весеннего равноденствия; |
| ↑3, ↑4, ↑5 | очень странный параллелизм, который выглядит как аллюзии на Писание (см. Брш 4:7, «…у дверей грех лежит…»). Маловероятно, что альвы в четвёртом веке, а то и раньше, делали бы подобные отсылки — значит, либо заимствование произошло намного ранее в обратную сторону, либо это очень подозрительное совпадение. |
Давным-давно, когда Северная Звезда вставала на юге, все народы мира были смертны. Каждый проживал свой отмеренный срок, а после уходил, понимая, что его час настал. Но вот одна беда — не знали души, куда им податься после смерти, и так и плутали днями, месяцами, годами, пока не находили себе последнее пристанище.
Жаль было Высшим этих несчастных, и решили они выбрать из них одного, того, кому будет открыт путь между тем миром и этим, дабы мог он указать дорогу ушедшим из жизни.
Вышли Агарад и Афадар на высокую гору с восходом солнца, и стали пред ними люди со змеями[1]так здесь названы драгары;, молча внимая.
«Дети мои! Выберите же из вас самого достойного, того, кому будет ведом путь прочь из Маррайда, и сможет он указать его тем, кто ушёл из жизни мирской».
День думали змеи, и ночь думали змеи, и с рассветом вышел их вождь, и склонил голову.
«Отец! Великая честь — исполнить твою просьбу, но не может сделать этого ни один из нас. Дал ты нам крылья для того, чтобы летали мы с одного края мира на другой, подобно грозе, одарил нас свободой, и не можем мы отказаться от неё».
Не было несогласных, но понял Агарад детей своих как никто другой, и вернулся ни с чем.
Три дня думали люди, и три ночи думали люди, и с рассветом вышел их вождь, и склонил голову.
«Отец! Великую честь ты оказываешь нам, но не можем мы исполнить твою просьбу. Вложил ты огонь в наши сердца, чтобы возжечь один раз великое пламя и рассыпаться пеплом — неужели можем мы оставить твой дар создать Творение, хоть и один раз в жизни?»
Не было несогласных, но понял Афадар детей своих как никто другой, и вернулся ни с чем.
Спустились Игренна и Илидас в широкую долину с восходом солнца, и стали пред ними джеарты с двергами, молча внимая.
«Дети мои! Есть ли среди вас тот, кто желает, чтобы ему открыт был путь вовне Маррайда, чтобы смог он провожать навсегда уходящих из него?»
Пять дней думали дверги, и пять ночей думали дверги, и с рассветом вышел их вождь, и склонил голову.
«Мать! Стыдно нам отказывать тебе, но не можем мы иначе. Создала ты нас такими, как виноградная лоза, что сплетается со всем, что встречает на пути — так и что мы сможем делать, если каждого из тех, кого провожаем, будем отрывать от себя с частью своего сердца?»
Не было несогласных, но поняла Игренна детей своих как никто другой, и вернулась ни с чем.
Семь дней думали джеарты, и семь ночей думали джеарты, и с рассветом вышел их вождь, и склонил голову.
«Мать! Сил нет отказать тебе, но и согласиться мы не можем. Как капли воды, высыхаем мы поодиночке, так как сможет один из нас жить, будучи вдали от прочих?»
Не было несогласных, но поняла Илидас детей своих как никто другой, и вернулась ни с чем.
Пришёл Авету к альвам с восходом солнца, и сказал им:
«Дети мои! Найдёте ли вы того, кто сможет проходить сквозь ткань Маррайда и помогать тем, кто ушёл, пройти свой путь до конца?»
Девять дней думали альвы, и девять ночей думали альвы, и с рассветом вышло трое из них, и не склонили голов[2]красивый параллелизм, в современных версиях он почему-то не встречается: обычно все просто выходят, … Continue reading.
Трое дев их было; косы первой достигали пояса, и были они цвета чёрного бархата ночи. Тёмные очи её — два бездонных колодца: легко провалиться, но не выбраться.
«Назовись же!» — велел Авету.
«Имя моё — Гватаэрим, Густой Туман, — сказала она. — Всю свою жизнь я хотела знать, что ожидает нас после смерти, и ныне ты оказываешь нам великую честь, позволяя познать и жизнь, и смерть. Каждому я укажу его путь, и никто не свернёт с него».
Косы второй достигали колен, и были они цвета густого золота ржи. Синие очи её — высокое яркое небо: легко взлететь, но как бы не свалиться.
«Назовись же!» — велел Авету.
«Имя моё — Лейдаханн, Яркая Память, — сказала она. — Всю жизнь я мечтала увидеть тех, кто был близок мне, но ушёл слишком рано, и теперь вновь я смогу встретиться с ними. Каждого я проведу, и никто не заблудится по пути».
Косы третьей достигали земли, и были они цвета пепла только потухшего костра. Глубокие очи её — мерцающая звёздная высь: так далеко, так близко.
«Назовись же!» — велел Авету.
«Имя моё — Сеангорах, Свет Души, — сказала она. — Недостойна я той чести, что ты оказываешь мне, но очень хочу я помочь тем, кто не может найти свой последний путь. Я далеко не лучшая из тех, кто мог бы предложить свою помощь, но обещаю — я сделаю всё, что в моих силах, чтобы каждая душа оказалась там, где она должна быть».
И пришлась она по нраву Авету более двух прочих, ибо скромна была и чиста душой.
«Трое вас вышло, но лишь одна получит наш дар, — молвил Авету. — Придите на Каэв-ну-Фал[3]Caemh-nú-Fhal, «Скала под Морем»??? через три дня, и тогда решим, кто из вас более достоин получить его».
Пришли трое дев на Каэв-ну-Фал на рассвете третьего дня, и встречали их все Высшие.
«Туман лежит над морем, — сказал Авету, — и ветер не развеет его. Так пусть же каждая из вас сплетёт нить из ветра и тумана, тонкую и прочную, такую, чтобы смогла она провести душу через Море и не порваться под бременем её помыслов».
Перебирала пальцами туман Гватаэрим, вплетала ветер в него, но слишком сильным был тот ветер, и рвал на части капли тумана. Тогда отрезала у себя Гватаэрим прядь волос, иссиня-чёрных, и связала ими ветер, и сплела с серебристою мглой.
Ловила горстями Лейдаханн ветер и пропускала сквозь туман, но слишком густым был он, и не позволял ветру дуть. Тогда отрезала Лейдаханн подол своего платья, расплела его на тонкие нити, и прошила ими туман, и пропустила ветер сквозь него.
Пела Сеангорах с ветром, скорбела вместе с туманом, и слёзы её — серый лён, а голос — серебристый шёлк; сплетались они меж собою и тянулись вдаль, прочь за окоём.
Настал вечер, и сказал им Авету:
«Покажите же свою работу!»
Вышла первой Гватаэрим и показала всем свою нить, цвета рассветной мглы.
«Смотрите, крепка моя нить, и ничто не разрежет её!» —достала она остро заточенный нож, ударила им по нити — и раскололся нож надвое.
Вышла второй Лейдаханн и показала всем свою нить, цвета парного молока.
«Смотрите, как ровна и мягка моя нить, никого не порежет она!» — обмотала она её вокруг руки и дёрнула изо всех сил, и не оставила нить на ней ни следа.
Вышла третьей Сеангорах и показала всем свою нить, цвета белого золота.
«Нечем похвалиться мне, господин, — склонила она голову. — И нож режет мою нить, и сама она далеко не так мягка, чтобы не ранить кожу…»
Возгордились её сёстры, и хотел уже Авету прощаться с ней, но зашло солнце — и начала нить сиять звёздным серебром, и стало ночью светло как днём.
Восхитились Высшие, и улыбнулся Авету, глядя на Сеангорах. Но оскорбились её сёстры и позавидовали ей.
Вышел тогда Агарад и сказал:
«Все вы трое достойны, но не смогли мы определить лучшего. Придите же на Сэлеа-ой-Рамар[4]Selea-oi-Ramhàr, «Склон на Реке». Не очень понятно, иносказательные ли это названия каких-то реальных мест, либо … Continue reading через пять дней, и тогда мы решим, кто из вас получит наш дар».
Сноски
| ↑1 | так здесь названы драгары; |
|---|---|
| ↑2 | красивый параллелизм, в современных версиях он почему-то не встречается: обычно все просто выходят, отказываются, но голов не склоняют; |
| ↑3 | Caemh-nú-Fhal, «Скала под Морем»??? |
| ↑4 | Selea-oi-Ramhàr, «Склон на Реке». Не очень понятно, иносказательные ли это названия каких-то реальных мест, либо просто абстрактное что-то. |
Русский 
English (UK) 
Українська